«Какие-то люди сейчас стали такие, как каждый сам для себя. И вот у нас колхоз был, даже чувствуется, что был колхоз – какое-то общество, село было как-то крепче вот. Потихонечку колхоз уходил, умирал, а сейчас вот совсем не стало. Раньше скажут там: “О, у вас ещё колхоз есть!” Это была какая-то гордость, а теперь уже всё. До слёз!»

“People have become different; everyone keeps to themselves. When we worked on the collective farm, we had this collective feeling, you know, a sense of community, and the village was stronger. The kolkhoz was dying out slowly, it was disappearing, and now it’s gone completely. People used to say: “Oh, you still have the collective farm here!” and we felt very proud of it. Now it’s gone. It’s enough to make one cry!”

«Тогда заставляли в колхозе: как летом школу кончили – и всё, на сенокосы, поля засаживали и до самой школы, пока в школу не пойдёшь. Никаких мест не было любимых. Не давали играть, не было такого»

“They made us work for the kolkhoz: as soon as school was over, we had to go to the fields for haymaking and sowing and worked until the next school year started. I didn’t have any favorite places. They did not let us play, nothing of the sort”

«Осенью в школу пошли – опять заставляют школьников картошку копать. Вместе ходили с колхозниками да жали. Старухи ведь жали рожь да суслоны ставили – рожь да жито. Ходили колосья собирали, заставляли делать. А кто такой побойчее, так грабли в руки да вот грести отправляли. А что? Бригад много было, лошадей много было, ферма тоже большая была ведь»

“When school started in autumn, they made schoolchildren dig up potatoes. We worked together with the kolkhoz workers, and we harvested the crops. The old women used to reap rye and put up stacks of rye and barley. They sent us to collect spikes, we were made to do it. In addition, those who were more active, they would be given rakes and sent to stack up hay. Why? There were a lot of brigades, a lot of horses, and the farm was big, too”

«Год отработаешь на ферме (на ферме коров доишь, а платили с литра, с надоя), а в конце года по 200 грамм на трудодень дают хлеба – жито ли, рожь ли. Год работаешь, а 30 килограмм получишь, 25 да 30 – и всё. А работы-то с утра: в 5 часов встанешь, 14 коров подоить, навоз вытаскать (вручную таскался), а потом на день ещё и косить отправят. День косишь, коровы пришли – опять доишь, опять это. Молодёжь-то убегали из колхоза-то. У кого родственники в Мурманске, у кого где, так уезжали большинство. Так-то не отпускали из колхоза никого»

“After one year’s work in the kolkhoz (milking the cows, for example, and you were paid per liter, depending on the milk output), at the end of the year we were given grain – barley or rye, 200 gams per labor day. So, after a whole year’s work one could get 30 kilograms, 25 or 30, at most. But the work as hard: you had to get up at five o’clock, milk 14 cows, then take away the dung (all by hand), and then go to make hay for the whole day. After haymaking, when the cows returned from the pastures, you had to milk them again. That’s why young people left the kolkhoz. Some had relatives in Murmansk, or elsewhere. We were not allowed to just leave the kolkhoz”

«Раньше, когда уж сенокос пройдёт, поля все уберут колхозные, картошку всю выкопают, так вот побригадно гуляли. Собирались бригады, как праздник был. Каждая бригада по-своему, по отдельности – по домам всё»

“When the haymaking was finished, when all the fields were reaped, and all the potatoes were dug out, each brigade had a celebration. All members of the brigade gathered together; it was like a holiday. Every brigade celebrated on their own, separately – each in a different house”

«Жито, если куча стоит, кучу увезут, там останутся колоски. Так не дают под снегом. Снег нападывает – не дают собирать колоски! Ой, какое время было!»

“When a stack of barley was carried away, there would some spikes left. And were not allowed to collect them from under the snow. If the snow was lying, we could not collect the spikes. Such a time it was!”

«Так деревня неплохая, у нас весело было, хорошо было – мне нравилось! Народу у нас много было. Было 8 бригад, лошадей было в каждой бригаде, у всех коровы были, всё. Бригадир вот идёт по деревне, из дома в дом, отправляет на работу. Если весна, то на поля – поле пахать, коренья убирать. Кто коренья убирает, кто поле пашет, а кто картошку садят, боронить и всё остальное»

“Our village was not bad in general, it was fun, it was good – I liked it here! There were a lot of people. There were eight brigades, and every brigade had horses, and cows, and all. The foreman of a brigade would walk along the village, from house to house and send people to work. If it was spring, we were sent to the fields – to plough, and to take away the roots. Some would plough the land, some would plant potatoes, some would harrow, et cetera”

«Трудоспособные – все на сенокос. Не волнует там, в какой ты класс ходишь, да в школу даже. До школы летом я колхозных телят начал пасти, года, наверное, три. Потом в школе уже там, в начальных классах, года два – на сенокосе тут в деревне был. А в четвёртом классе уже всё – на отход, как говорится. А отход – это значит на сенокос, только не в деревне, а уже в избушке

за деревню далеко, за 7–10 километров. Ну вот Верхотина – 15 километров, Подюдино – 7, ручей – где-то километров 12–13. Так это считается, а кто там мерил?..»

“All those of the working age were sent for haymaking. Nobody cared which grade you went to, or even if you went to school at all. Before school, I was herding the kolkhoz calves for, I believe, three years. Later, when I started school, in elementary grades I was working at the haymaking, maybe, for two years. And in the fourth grade I was ready to head out for more distant fields, meaning, that we didn’t stay in the village, but were sent 7-10 kilometers away and lived in a hut. For example, to Verkhotina – 15 km away, or Polyudino – 7 km away, or to the brook – some 12-13 km away. I think, that was about it, but who knows, no one ever measured these distances”

«Ну сначала-то нормально было всё как бы в колхозе-то. Когда пионерами были, так этого лета ждёшь не то, что отдохнуть, а то, что на сенокос, в бригаде, дружно. Потому что там человек десять – ну, человек, может, пять мужиков и пять пионеров. Вот, и эта бригада – она целое лето там, сначала на одном участке, потом на другом»

“Well, at first everything was alright in the kolkhoz. When we were pioneers, we were looking forward to the summer, not to have a rest, but to go to the haymaking, in a brigade, all together. Because there used to be like ten people – five adult men and five pioneers. And the brigade would work on one plot of land, and then on another, all through the summer”

«Скромность была, скромность была во всём. Мы зашли там к [имя, отчество] (это старая-старая старушонка была) – у неё на кровати висела лента. Лента такая уже чёрная, бордовая, такая уже, ну, старая, грязная. “Это, – говорит, – мне за труд в колхозе дали вот такую ленту”»

“There was modesty, you know, there was modesty in everything. Once we visited a very very old woman [name, patronymic] – and she had this sash hanging on her bed. The sash was dark red, and old, and dirty. “They gave me this sash” she said, “for working in the kolkhoz”